Искусство, религия и философия имеют предназначение служить одной и той же Цели – Правде-Истине, – призваны заботиться о Вечности. Поэтому они принадлежат общей творческой стихии, имя которой – сфера Абсолютного Духа. Их взаимопроникновение есть обязательное условие их истинности. Эта триада суть становление категории искусства: искусство как таковое, искусство благовествования (словом и делом), искусство мышления.

Русское искусство всегда было исключительно религиозно и софийно, будь оно языческим или христианским. Даже в советскую эпоху оно с религиозным усердием служит «светлому будущему» («коммунистическому далёко»), то есть идеалам трансцендентным, и в этом смысле оно глубоко идеалистично.

ОСОБЕННОСТЬ подлинно Русского искусства заключается прежде всего в его ВСЕОБЩНОСТИ, универсальности. Оно во все времена является как бы эхом первоначального рая, проповедью не от «мира сего». Творящие его не индивидуалисты-оригиналы, они не выдумывают его, как нечто только своё, а воплощают родовое, всечеловеческое, Вечное.

Русское искусство изначально было обусловлено Самым Безусловным, Метанациональным – Отеческим Авторитетом и Соборным согласием. Любое только национальное искусство – это низведение Бога до человека, Метанациональное искусство – это вознесение человека до Бога.

Всеобщий Принцип Народности, проявляющийся в творческой энергии масс, может во всей полноте обнаружить себя лишь у того народа, который провиденциально совершает голгофский путь ради всеобщего спасения. Таковым народом являются Русы.

Ввиду того, что в Срединной земле всё было нестабильно по причине непрерывных перемещений и столкновений племён, Русо-Скифы в своём творчестве особенно не ориентировались на архитектуру и ваяние, но придавали большое значение изустной культуре. Конечно же, были и книги, которые у полукочевого, казакийного народа не были столь защищены «вечными стенами», как это имело место в урбанизированной Европе. Слава Богу, что до наших дней дошли несгораемые «повести временных лет» в виде золотой чеканки. То немногое из этого искусства, что имеется ныне в нашем распоряжении, свидетельствует о виртуозном мастерстве и утончённом эстетическом вкусе наших предков. Совершенство форм, не уступающее лучшим греческим образцам изобразительного искусства, но превосходящее его по внутренней, нездешней экспрессии и человеческой красоте, передаёт чеканка древних Русов. Это искусство преизбыточествует неповторимым фабульным богатством, оно есть гимн полнокровной повседневности светлого язычества, оно передаёт глубочайший драматизм событий, но не безысходный, как в греческой трагедии, а жизнеутверждающий, пронизанный оптимистическим, победным звучанием.

Иноземные цивилизации создали замечательные памятники искусства исключительно благодаря рабству и жестокой эксплуатации других народов – «варваров», – тех же склавов*, которые были более трудолюбивы и творчески одарённы, чем их испорченные сибаритством господа, но не имели государственных образований с отлаженными институтами коварства, вероломства, хитрости и присвоения чужого труда. И если общечеловеческое искусство Русов появляется только благодаря усилию самих Русов, то искусство тех же греков и римлян является общечеловеческим во всех смыслах (и в плане создания).

Несчастная судьба уничтожения большинства памятников Русской культуры преследует Русь с древнейших времён до последнего времени. В этом весьма заинтересован мир индивидуализма, наживы и поработительства, видящий в Русской культуре камень преткновения на его пути к мировому господству. Но то, что сохранилось из памятников Русской архитектуры, ваяния, живописи и музыкально-поэтического творчества свидетельствует не только о партикулярной, но и о кафолической значимости культуры Русов. Об этом следует поговорить более обстоятельно.

Подлинно русская АРХИТЕКТУРА (прежде всего культовая) соразмерна человеку, не подавляет его своим гигантизмом и утрированной солидностью. Её игрушечноподобные (по виду) модели рассчитаны на всесторонне пространственное восприятие, они исполнены живого художественного образа, в котором нет механистичности и математизма, и богатство форм обеспечивается не за счёт материальной роскоши, помпезной лепки, а посредством музыкальной и мистической гармонии.

Интересно в этом отношении свидетельство Берлиоза. «Ничто меня так не поразило, как памятник древнего зодчества в селе Коломенском. Многое я видел, многим я любовался, многое поражало меня, но время, древнее время в России, которое оставило свой памятник в этом селе, было для меня чудом из чудес. Я видел Страсбургский собор, который строился веками, я стоял вблизи Миланского собора, но, кроме налепленных украшений, я ничего не нашёл. А тут предо мной предстала красота целого. Во мне всё дрогнуло. Это была таинственная тишина. Гармония красоты законченных форм. Я видел какой-то новый вид архитектуры. Я видел стремление ввысь, и я долго стоял ошеломлённый.»

Принципу Народности, столь ярко выраженному на Руси, чужд подчёркнуто имперский стиль в архитектуре, которому свойственно не живое качество, а мертвящее количество, не эстетическое величие, не Духовная весомость, а материальная грандиозность, напоминающая простолюдину о его малости, ничтожности перед лицом государственности. Повышенное чувство человечности, любовь к общине формировали архитектурный язык на Руси, который обладал удивительной мерой масштабных соотношений архитектурных масс с фигурой человека.

От суровых, строгих и часто мрачных форм культового зодчества Запада выгодно отличается Русский православный храм (дом молитвы) с его чрезвычайно пластичными формами, неземной радостью, сказочностью, впечатлением покоя, величавостью и домашней притягательностью. Златолуковичные купола исполнены эфирной лёгкости не только за счёт формы, но прежде всего через откровение взору живой воспламенённости. Горение глав-светильников Русского храма является как бы благодарственным Богослужением, каждением Престолу Небесному. Изнутри также достигается впечатление парения купола, подрезанного солнечным светом. Золото куполов, как и звон колоколов, заключало в себе функцию овладения пространством, которое столь велико на Руси.

В готическом культовом здании задача зодчества в плане достижения впечатления лёгкости строения и его материала выполняется только извне и внешним, математическим образом – посредством всё большей ажурности и буквальной вытянутости ярусов.

Русское ВАЯНИЕ, пережившее беспримерное гонение и уничтожение и поэтому выразившееся преимущественно в деревянной скульптуре, даже в той малости, которая сохранилась, свидетельствует о необычайной внутренней реалистичности и человечности. Скульптура, родившаяся в недрах народа, явила пластические образы такой силы, что подобных примеров невозможно найти во всей пред-Исторической культуре. Диапазон формальных решений и характер стилизации формы у древнерусских мастеров резца значительно шире, чем в арсенале художественной практики последующего периода.

В последнее время Русская скульптура, поддавшаяся засилию европейского духа, так удалилась от подлинного национального своеобразия, что её коренные произведения стали восприниматься как что-то инопланетное. В Русской народно-христианской пластике Духовное настолько исходит изнутри человека, что деформирует его внешний вид, подчёркивая этим самым производность и зависимость телесного от Духовного, его незначительность перед Внутренним Человеком. Очевидно, что мастера русской деревянной скульптуры знают анатомию, но не для того, чтобы она управляла ими, а чтобы управлять ею. В отдельном человеке изображается не его боль, боль «этого» гладиатора или раба, а вселенское страдание, способное привести к содроганию, заставить глубоко сострадать мученику, достойному Свободы. Христос в Русском дереве не является салонным на манер Запада, но похож на крестьянина с натруженными руками, ибо в таковом художественном обличии можно более убедительно показать способность переносить предельные муки. Образ Христа не может не совпадать с понятием Народности, с многострадальным трудовым народом, с образом кормильца и труженика вообще.

Русская народная скульптура является неавторской (в противоположность Западу), она наказывалась, а не заказывалась, и есть поистине бескорыстное искусство, рождённое по зову любящей и жаждущей правды души. Это искусство не просто эстетично, но является исключительно этической эстетикой, преисполненной общинной пользы.

Как в Русской скульптуре, так и в Русской ЖИВОПИСИ идеалом всегда было совершенство Духа, в отличие от Запада, где идеал, к которому стремились художники, – это совершенство плоти, иногда одухотворённой, но плоти. Если на Западе даже в изображении Христа рисунок часто был целью, то на Руси он всегда был средством служения Духу. В общинном искусстве произведение выплёскивается из страдающей и не могущей молчать души, в академическом искусстве главным является профессионализм, которому безразлично в чём себя проявлять.

Особое место занимает Русская иконопись, которая в своей полноте есть сугубо Русский творческий феномен. Святорусская икона не ищет натурализовать то, что относится к земле изгнания, а ищет утраченный Рай. Она на уровне нездешнего Образа являет Гармонию поляризованных начал: Земного и Небесного, женского и мужеского, мировой скорби и умиротворённости, становления и законченности, сугубо национальных черт и транснационального, воинственности и миролюбия. Иконные лики – это святое воинство, сонм праведников, предвкушающих Вселенское торжество Любви. Русская икона на пред-Историческом уровне до конца отвечает понятию Гармонии, являющейся дочерью Ареса, бога войны, и Афродиты, богини любви и красоты.

У западных художников святые – это светские, жеманные, роскошные телом, экзальтированные, фарисействующие, материально весомые, сугубо по-земному жизненные, низведённые до авторского, далёкого от святости, уровня люди. Русские иконописцы и мастера фресковой живописи – это святые подвижники веры, неговорливые сказители подлинно Христовых чаяний, отрешившиеся от первобытной реальности и взыскавшие Пакибытийную Реальность. Переходным состоянием между двумя реальностями объясняется в иконописи необходимость чистого идеализма и гиперболизации.

Русская икона – глубочайшая, благоговейнейшая жертвенность народной Души, её неисчерпаемое богатство. Она не мечет бисер своих тайн мимоходящему, тому, кто не обращается к ней самоотреченно. Для того, чтобы открылась её глубинная Природа, для того, чтобы она заговорила, требуется молитвенный настрой, долготерпение, умаление, отказ от мирской суеты.

Есть особенный, субъективный вкус, о котором, как говориться, не следует спорить, а есть Всеобщий, Объективный Вкус, который тем более является бесспорным. И если цезаристская, западная живопись – это конечные, преходящие настроения художника, его субъективный вкус, то икона не имеет авторского вкуса, но является вкушением всего народа (Ин 6:51), изображением Истины, Которая Одна на всех.

Прозападное, русофобское умонастроение утверждает, что Русская иконопись не знает анатомии и перспективы. На самом деле она не просто знает, а владеет ими! Икона умышленно пренебрегает диктатом анатомических законов, стремясь показать фигуры невесомыми и одухотворёнными за счёт их утрированной вытянутости, а также за счёт намеренного искажения или вообще отсутствия деталировки. Что же касается перспективы, то икона изображается не в прямой перспективе, являющейся продолжением посюсторонней действительности, а в обратной, поскольку Божественная Жизнь есть нечто противоположное по отношению к «миру сему», достигаемое скачком, а не постепенным переходом. Картина, являющаяся кадром бытия, нуждается в раме, иконопись, изображающая неограниченное Паки-Бытие, не имеет в ней нужды. Иконопись стремится изобразить не только вневременное, но и пространственно бесконечное, что достигается посредством обратной перспективы, т.к. в одноглазой прямой перспективе можно передавать только конечный мир, падающий в точку. Настоящая (непреходящая) Живопись имеет Целью не оптическую правильность, а предельно правильно передать Идею.

Древнерусская живопись имеет кажущуюся эклектичность. Это – синкретизм, а лучше сказать – первоначальный универсализм. Здесь, помимо обратной перспективы, есть элементы всех остальных перспектив: египетской, параллельной, прямой, супрематической, возвратной, глобально-сферической (Петров-Водкин). Иконописцы возвращаются к детскому ненатурному рисунку на Новом Основании. Но они становятся детьми, а не остаются ими, как полагают некоторые «знатоки».

Европейская живопись – это не только слащаво-ангельское умиление, есть и глубокие переживания, но они не составляют столь высоких философско-обобщённых чувств и раздумий, не доходят до такого согласованного эмоционально-интеллектуального аккорда, как в творчестве русских художников. У них содержание совершенно не связано с тривиально-чувственным изображением, свободно от него как от «этого» непосредственного бытия, которое преодолено и рефлектировано в Фаворском Свете. Здесь нет банального натурализма, перстного правдоподобия, а есть стремление выразить наибольшее через наименьшее. Всё подчинено тому, чтобы изобразить Духовную, Просветлённую Плоть, не отягчённую земной реальностью. И эта Плоть принципиально отличается от мясистости и роскошности тел, изображаемых западной живописью («Кающаяся Магдалина», «Сикстинская Мадонна»).

Достижения Духа, имевшие воплощение в иконе и в фресковой живописи, несмотря на почти полное уничтожение в материале, сохранились в Живописании Логоса, Каковой пребывает вовеки.

Лучшие образцы Русской живописи, являющейся преемницей иконописной традиции, передают драматизм не посредством внешнего человека, а через Внутреннего, «не знающего тления», Человека (Крамской: «Христос в пустыне». Ге: «Что есть Истина?»).

Самобытным, так сказать, наиособеннейшим, является русский народно-художественный промысел*, возникающий на органическом совмещении пластических форм искусства и живописи, ремесла и художественного творчества. Польза и красота изначально были так сгармонизированы в этом искусстве, столько чистых и светлых устремлений души было в нём заключено, что его смело можно отнести к собственно художественному творчеству. Лучшие произведения русского народно-художественного промысла являют образец собственно искусства, служащего идеалу нестяжательства, столь близкому подлинно народной культуре, свободной от диктата прозападного расчётливого бизнеса. Это искусство принципиально отличается от так называемой художественной промышленности, где декор «прикладывается», его нельзя называть декоративно-прикладным искусством, ибо оно не делится в себе на функцию и украшение, которые так взаимопроникают, что польза заключается в самой красоте, переходит в неё, составляет единство с ней на её уровне.

В последнее время на стыке крушения русской цивилизации и нарождения на её развалинах Русской Соборной Культуры, проявляет себя изобразительное искусство каторжан как особый (преисподне-последней глубины) пласт пред-Исторической культуры, создавшей множество прекрасных произведений, в которых запрессована великая боль страждущей и обременённой души, сохранившей человечность в нечеловеческих условиях.

Русская народная МУЗЫКАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА и нераздельное с ней УСТНОЕ НАРОДНОЕ ТВОРЧЕСТВО заключают в себе Метанациональные идеалы. Почти полное отсутствие симметричности ритма, исключительная свобода в разделении тактов и размера, частая перемена мажорного и минорного ладов, особый оттенок языческой античности и религиозного настроя, национальная самобытность и Всеобщий Принцип Народности – такова русская народная песня. Русская музыкальная гармония – это органическое соединение исключительно противоположных моментов – грусти и радости, тоски и веселья, стеснённости и раздолья, задумчивости и беспечности, сдержанности и залихватскости, сознания конечности бытия и жизнеутверждения. Вечная человеческая юность и свежесть вдохновения сквозят в самом печальном русском напеве, удивительная профессиональность, неизбывный темперамент, которого не коснулась цивилизация, присутствуют в русской народной песне. Народные песни земли Русской поражают бесконечным разнообразием и единой творческой силой какой-то одной Личности. Бессмертный голос этой Личности является Логикой и Историей Всеобщего Принципа Народности в Искусстве, его ключом.

Издревле на Руси музыкально-поэтическому слову придавалось такое значение, какое не имеет аналогов нигде в мире. Всё многообразие трудовой деятельности, не говоря уже о праздниках и выдающихся случаях в личной, семейной и общинной жизни, не проходило без песни. Вся жизнь простолюдина от колыбели до могилы спокон веков была обставлена определённым песенным ритуалом.

Подлинно русский человек по природе является философом, стремящимся решительно всё осмыслить. Поэтому обыденная русская речь в своём коренном существе несуетна, задумчива, ритмична и образна. Русское просторечие, оставаясь повседневным и житейским, изначально пребывает в неразличенном единстве с поэзией. Рождённый от Небесного Света, ядрёный Русский зык является языком величественным даже в своих простых формах, необычайно ярким, образным и метким, звучным, чистым и гибким, певучим, беспримерно богатым лексически и грамматически, обладающим непревзойдённой словообразовательной мощью, световой лёгкостью и вместе с тем беспредельной весомостью. Пережив утрату своей первоначальной девственности, ввиду включения в свой состав множества иноплеменных слов, Русский язык даёт плод Мужественной философичности, составляет Новую, Высшую Целостность, становится самым общежительным, Универсальным языком, в котором все народы узнают своё, родное.

Уникальным и бесконечно ценным составным началом в Русском словесном фольклоре является народная сказка. Её значение в воспитании Настоящего Русского человека очевидно. Пушкин не состоялся бы как народный поэт без сказки. Вневременная и внепространственная, отражающая вечные ценности Русская народная сказка не мирится со злом, не знает непоправимых бед и несчастий, она приучает сознание к тому, что невозможное становится возможным. Русские народные сказки – богатейший кладезь народного поэтического творчества. Их цветистый язык пестрит присказками, благодаря которым речь* речётся, как медовуха льётся. Без присказки сказки, что без полозьев салазки.

Русская былина – это народная эпическая песня, повествующая о борьбе богатырей со злом, насилием, несправедливостью. Былина проникнута идеей единства Русских земель. Она является хранительницей памяти о героическом прошлом народа, живой связью с богоподобными предками Русичей. В ней реализуется бесконечная преемственность поколений и связь времён в нестареющей жизни Русского народа. Наиболее частый персонаж былин – креститель Руси, равноапостольный князь Владимир. Он является самым любимым в народе венценосцем. Недаром его прозвали Красно Солнышко*. Русская былина гармонизирует лучшие христианские и языческие традиции, воспитывает в Духе Богоподобия, всемогущества (Флп 4:13).

Разнообразно музыкально-поэтическое творчество на Руси. Но сколь важно упомянуть о таком жанре в этом творчестве, как романс («профессиональный», бытовой, городской), который положительно отличается от всякого иноплеменного романса. Русский романс переносит акцент на поэтический элемент, на смысловое содержание, исполненное глубокой человечности. Эта вокальная лирика (идиллическая, пасторальная, любовная, элегическая, дидактическая, философская) никого не может оставить равнодушным, поскольку несёт в себе вселенскую боль и неизбывную радость.

Нельзя обойти вниманием и сугубо Русский малый жанр народной лирической песни – частушку. Живой, почти разговорный язык в единстве с выразительными средствами старинной Русской песни придаёт частушкам особое поэтическое обаяние. В этом главном жанре крестьянской лирики заключены неиссякаемые лихость, задор, самокритика, юмор, не оставляющий места унынию. В 1943 г. под Сталинградом Паулюс, наблюдая в бинокль передовые советские позиции, увидел балалаечно-частушечную самодеятельность солдат, одетых под матрёшку. Это было последней гирей на чаше, и так уже склоняющейся в пользу капитуляции Паулюса, крушения блицкрига, натолкнувшегося на неиссякаемые оптимизм и веру в победу народа-героя. Если уж говорят о генерале морозе в качестве якобы победителя немецких орд, то не лучше ли говорить о барыне частушке, внёсшей действительный вклад в эту победу.

Огромную роль в формировании единства общинного сознания, его Правды играл задушенный в последнее время «князем мира сего» русский народный театр. Это «домотканное», насыщенное человеческим теплом и языческим весельем искусство беспощадно высмеивало глупого барина, корыстолюбивого попа, чванливого чиновника, педантичного немчурина и лукавого чёрта, которым никогда нельзя было запугать Русский народ, ибо он всегда служил Богу не за страх, а за совесть. Русский балаган, с его словом и жестом, часто выходившими за границу внешней благопристойности, был свидетельством нефарисейской природы русских людей – «мытарей и грешников», которые всегда ближе к спасению (Лк 7:34), чем «праведники по наружности» (Мф 23:28). В народной драме спрессовался творческий опыт, накопленный многими поколениями. Русский фольклорный театр – это атмосфера романтической вольницы, в которой была возможность существовать вне социальной иерархии, мстить обидчикам, восстанавливать справедливость. Как и в Русской сказке, в нём преобладает условность времени и пространства. Русское народное театральное зрелище является сокровищницей потехи, смехового отношения к себе и к жизни даже в лихую годину.

Особое место для понимания Всеобщего Принципа Народности занимает русский народный танец и танцы народов, сопутствующих Руси, и, соответственно, причастных этому Принципу. Танец является синкретическим началом искусства вообще, это – неиссякаемый источник скульптурно-живописного откровения, богатейший арсенал телесных и эмоциональных возможностей человека, это – видимая музыка и собственно чувственная, чисто ритмическая поэзия. Искусство, являющееся по своей природе служением Всеобщему, зарождается в чародействе танца (шаманстве), когда воля коллектива собирается в горсть и одновременно разливается в нём, один воплощает всех, все – одного. Люди, жаждущие победить, выжить и утвердиться, люди, собравшиеся отметить своё торжество, пережить радостное взаимочувствие, в танце, как ни в чём другом, проникаются общим сугубо эмоциональным настроением, закрепляемым единой ритмикой, основанной на биении сердца. Народные танцы на Руси положительно отличаются от романо-германских танцев, в которых неизменно спарованные «кавалер» и «дама», держа(сь) друг друга, вынуждены делать одинаковые и довольно ограниченные движения, что ведёт к неразличенности мужской и женской природы*. В Русском народном танце, как ни в каком другом, явлены в органическом сплаве предельная мужественность и ярко выраженная женственность: с одной стороны – молодецкое ухарство и дерзкая бойцовость, доходящая до необузданной строптивости, с другой – мягкая сдержанность и нежная кротость, исполненная девственной застенчивости, словом – пыл и плавь Перуновых стихий (пылкость огненной и плавность водной). Здесь нет обязательного следования предписанному орднунгу, строго разработанным картинкам, но в полной мере проявляются творческая свобода, импровизация, скифское, степное раздолье, воинская лихость, бесшабашная удаль, залихватский бунт чувств, обнаруживающий сокровеннейшие переживания души, и всё сие – без упоения плотью и её возможностями, без жеманной светской галантности и цивильного лоска.

Особо стоит Русский балет, который (как и всякий балет) своими истоками имеет народный танец. Кому не известно его мировое значение, его разительное превосходство перед всяким другим балетом? Достижения Русской живой скульптуры, раскрывающей невероятные возможности в созидании музыкально-пластических образов, объясняются ни чем иным, как исключительной жертвенностью, Русским подвижничеством (во всех смыслах) трудяг-танцовщиков, от диапазона способностей которых зависит работа всего коллектива этого сценического искусства: сценариста, композитора, балетмейстера, художника.

Что касается Русской классической литературы, то она шире, чем искусство как таковое. Она суть напряжённый поиск Смысла Бытия, Вселенской Правды. Русское художественное слово критического реализма – это сплошное самобичевание, собственно Русское хлыстовство. Авторы лучших образцов Русской классической литературы выводят по большей части негативных героев своего времени. Это – Онегины, Печёрины, Обломовы, Чичиковы, Хлестаковы, Пришибеевы, Акакии, Раскольниковы, Челкаши... Иностранцы, читая эту литературу без учёта её покаянного своеобразия, делают ложные выводы о Русском характере. Русские писатели и поэты, такие как Сковорода, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Л. Толстой, Достоевский, Есенин (предвидевший Инонию и Третий Завет), – это пророки.

Эта великая литературная классика является своего рода Богостроительством, переходом в собственно религию.

Русская классика в сценическом искусстве и литературе явила миру неподражаемые образцы творческого гения. Параллельно с классикой существует Русское народное искусство, которое всегда оставалось независимым, самобытным, никогда не подражало салону, ибо никогда не завидовало служителям Маммоны. С приходом к власти Настоящих Русских, оно переживает своё возрождение, возвращается на Высшем Уровне к своим лучшим традициям.

Живое, действенное Искусство, исполненное Всеобщим Принципом Народности, имеет огромное воспитательное значение для трудового народа и является гимном Любви.

Искони Русское религиозное сознание ориентировано на лучший Мир, который для него есть, с одной стороны, нечто нездешнее, Инония*, с другой – посюстороннее, утверждаемое не где-то на туче, а здесь, на Земле. Таким образом, Русское Право-Славие, отвечающее своему названию до конца, нельзя свести к поклонению трансцендентной Истине*, культ которой установился во внешнем православии. Настоящие Русские – это культ Настоящего, Действительного, Явного. Поэтому нет Русских без элемента Светлого Язычества*. По Истине (вопреки скалигеровской истории) Русский народ в своей ядрёной основе органически, постепенно и безболезненно перешёл из языческого православия в Православие Христианское. Так называемое двоеверие русских (на которое так нападает западное христианство) вполне оправдано. Оно явилось как прообраз гармонического единства земного и небесного, «нижняя с вышним»*.

Язычество Русо-ариев – это монотеистическая религия, явившаяся благодатной почвой для христианства. Ещё в дохристианские времена Русо-арии исповедовали триединого бога (Триглава). Это: невидимый бог-отец (абстрактное небо) – СВАРОГ*, который сотворил (сварганил) всё сущее, а главное – первую конкретность – солнцеподобного сына – ДАЖДЬБОГА (Сварожича) и духа – СТРИБОГА. Весь остальной сонм богов суть атрибутивные имена Триглава: Род (от которого – вся при-рода и первые богочеловеки – Лада и Ладо* > люди*), РА = ЯРило* (ЯРостный и ЯРкий, огонь и свет = Перун и Световит), Хорс (< хороший), Вышень = Вышний*, Велес = Волос (< власть > волость)...

Язычество Русов не почитало изменчивую богиню судьбы, типа Фортуны, как не признавало и детерминизма, уничтожающего личность, Божественные образ и подобие. Древние русичи знали, что они кузнецы своего счастья. Оккультные науки, астрология не пользовались у них доверием. Настоящие русские никогда не были идолопоклонниками. Почитая природу-мать, благоговея перед ней, они не поклонялись и до ныне не поклоняются ничему тварному. Существует мнение, что идолопоклонство было в далёком прошлом. На самом деле вся история падшего мира – это культ вещизма (= идолопоклонства), наживы, служение Маммоне. Этот порок напрочь отсутствует у Настоящих русских. Во все времена Русский народ – христианин по своему нутру, как генотип. Подобно Христу, он есть такое Особенное, которое преломляет через себя Всеобщее, поэтому является наиособенным народом. Этот народ как Целое, как симфоническое Лицо, во всём адекватен Сыну Божию. Как Христос, он осуждает богатых, поощряет нестяжательство, «призывает милость к падшим». Являясь самым соборным, он призван созидать из себя Нового Человека, Тело Христово. В последнее время Русский народ, как и Христос на крестном пути, «обезображен паче всяких человеков», претерпевает распятие своего Святого Отечества и теряет Бога на кресте. Русский национальный Гений – это мистические сродность и согласие между Чистым Учением Христа и глубинными основами Русской души.

На Руси христианство проявилось двояко: как внешняя церковь и как Внутренняя, Метаисторическая, исключающая пассивное ожидание Мессии. Особое, а точнее промежуточное, место занимает русское народное сектанство, ещё не свободное от внешнего налёта. Это: хлысты, скрытники, бегуны, бессмертники, нетовцы, молокане, духовные христиане... Русское сектанство принципиально отличается от всяких других еретических конфессий. Каждая секта – ярко выраженная крайность, русский максимализм в проявлении какого-либо отдельного свойства уникальной в своей многообразности, сложности народной души. Это – поиск запредельного, неприятие всего конечного, апофатический прорыв в бесконечную = русскую даль, это – беспримерное самоотречение, подвижничество в поиске Иномира. Тайна русской души (помимо её диалектического противоречия, являющегося источником движения мирового человеческого гения) заключается в органической совокупности ересей*, в Универсализме, единственно способном преодолеть сектанство.

Метаисторическая Церковь возвращает своё первоначальное, сугубо русское значение «круг»* (типа казачьего) = «властный орган». Настоящие русские – это постоянное усилие в плане созидания Царствия (Мф 11:12), они лишены роскоши стать посредственностью, усредниться. Исключительно только русским свойственна беспощадная самокритика (самобичевание), но поскольку они судят сами себя, то они не судимы с миром (1Кор 11:31,32). Христианский идеал, который столь близок Настоящим русским, – это «вообразить в себе Христа и в Христа вообразиться», но любить не себя во Христе, а Христа в себе.

В соответствии с логическим принципом «один – некоторые – многие» (= монархия – аристократия – демократия) христианство распалось на три основных направления: католицизм, православие, протестантизм. Эти исторические конфессии своим манифестационистским, воплотительным основанием имеют соответственно папу* (отец, Бог – в «он»), клир (сыны, Бог – в «мы»), прихожан (духи, Бог – в «я»). Но Метаисторическое Православие – это Мы как Гармоническое единство Одного и многих = Народная Монархия. Даже историческое православие выгодно отличается от католицизма и протестантизма. Католическая церковь – юридическая структура, этатизированная церковная организация; протестантизм – это бесконечное сектантство, новая форма самоудовлетворения и гордость духа. «Православие сумело уберечься как от сатанинского соблазна земного владычества, одолевшего католицизм, так и поразившего протестантство соблазна гордости человеческого ума и бунта против авторитета» (Трубецкой). Католицизм – это этика закона в недрах христианства; протестантизм – этика искупления, ведущая к атомизму, к непрерывному дроблению; историческое православие – этика искупления, ведущая к Собору; Метаисторическое Православие – Этика Творчества, Собор. Бердяев пишет: «Ницше не увидел на Западе христианства, его силы и величия из-за слабости и ничтожества христиан. Христианская мораль есть аристократическая, а не рабья мораль, мораль сильных Духом, а не слабых».

Христианская религия имеет потенцию снять себя в Философии, являющейся кульминативным моментом в сфере Абсолютного Духа. Этот переход осуществляется для тех, кто действительно последователен в Евангельском Учении. В основе Евангельского Учения заложен Триединый Метод – всеобщий диалектический Закон. Этот Закон позволяет преодолеть религиозный дуализм, обновить падший мир, т.е. соединить человека с Абсолютной Истиной. Но западное христианство оказалось бесконечно далёким от Чистого Учения Христа. Историческое же православие находится не в столь тупиковом состоянии, как папизм и протестантизм. Всем известно как запятнал себя Ватикан. Эта религия феодализма и чудовищного анахронизма выживает только за счёт постоянной внешней модернизации, этатизации и смычки с иудаизмом. Расцвет протестантизма (буржуазной религии) обусловлен стремлением теологически обосновать идеологию меркантилистского индивидуализма. «Бог любит богатых», «Богатство и личное преуспеяние есть Божья благодать». Вкратце можно сформулировать основной слоган «нового менталитета» европейских поселенцев на новых землях таким образом: «Всё, что вижу, – моё, кто мешает – убью!».

Логической триаде «право – мораль – Нравственность» соответствует следующий расклад: религия Запада – историческое православие и ислам – Метаисторическое Православие. Восточной религии соответствует не правовая основа, а моральная, не политика, а этика. Поэтому русский во внешнем проявлении адекватен аффектам души, без «маски благополучия», обязательной, например, для американца. И. Ильин отмечает: «Православие взывает к свободному человеческому сердцу. Католицизм взывает к слепопокорной воле. Православие ищет пробудить в человеке живую, творческую любовь и христианскую совесть. Католицизм требует от человека повиновения и соблюдения предписания (законничество)... Православие идёт в глубь души, ищет искренней веры и искренней доброты. Католицизм дисциплинирует внешнего человека, ищет наружного благочестия и удовлетворяется формальной видимостью доброделания». Протестантские секты, изначально притязавшие на моральность, постепенно превратились в театр, а их проповедники – в массовиков-затейников. Что же касается православия, то коль скоро считается, что Русская православная церковь – столп и утверждение Истины, то следует признать, что Христос является именно на Руси, в Обновлённой Русской церкви.

Вообще, весь религиозный мир распался на две тенденции – креационистскую, присущую Востоку, и манифестационистскую, присущую Западу. Креационизм исключает отношение Отец – Сын, деля всё сущее на Творца и тварь, меж которыми непреодолимая пропасть. Манифестационизм, напротив, привёл, с одной стороны, к пантеизму – абсолютному, неразличенному единству Творца и твари, с другой, – к обожествлению человека по его первому рождению, когда таковой становится центром Вселенной. Обновлённая Русь примиряет эти тенденции в некоем третьем, которое есть единство креационизма и манифестационизма как Власть Конкретного Отца и Его Духовной Семьи – Элиты Второрождённых.

Ислам является религией абсолютного дуализма, не позволяющего выйти за свои пределы. Эта религия, как никакая другая, крепко держит своего последователя в сознании раздвоенности материального мира и Бога, человека и Духа Истины, поскольку не предрасположена к переходу в Божественную Логику, по причине отсутствия Идеи Триединства (в которой она и не нуждается). Однако спасение мира от прагматического, технотронного и маммоновского Запада заключается в Союзе Православия и Ислама. Традиционный ислам имеет множество позитивов, а именно: 1) непризнание мира рабов и господ; 2) нестяжательность; 3) признание земли только в качестве Божьей; 4) стремление к народному демократизму; 5) веротерпимость; 6) признание Христа великим пророком... Что касается исторического православия, то оно, при всём своём преимуществе, имеет следующие недочёты: 1) букварское понимание Писания; 2) согласие с олигархами, служителями Маммоны; 3) забвение идеи «Москва – Третий Рим»; 4) отказ от познания сущности Бога (= Триединства); 5) отсутствие ориентации на обретение совершенства Отца Небесного, ума Христова (Мф 5:48; 1Кор 2:16); 6) ложный экуменизм; 7) традиционализм, переросший в консерватизм, закукленность; 8) отсутствие нынешних святых; 9) перенос акцента с проповеди на обрядовость; 10) почитание еврейского народа богоизбранным*... С Русского православия, которому более дано (а дана Святая Русь!), более и спроса (Лк 12:48).

Без религии, но религии обновлённой, религии Разума, нет Святой Руси. Ныне богоизбранничество утвердилось в Настоящем Русском Народе, который считает главным полем битвы с дьяволом уже теперь не сердца людей (Достоевский), а умы (Быт 3:15). Новая религия революционна: «Се, творю всё новое» (Откр 21:5). Она суть переживание небывалого, постоянное Преображение.

Из одной протоимперской религии возникают основные мировые конфессии: иудаизм, христианство, ислам, религия «светлого будущего», Обновлённое Православие.

Тысячелетнее царство исторического православия закончилось. Теперь на Русской многострадальной почве рождается Религия Разума. Гений Руси переживает концентрированную Вселенскую боль и исполняется радостью Метаисторического Обновления. Поиск Вышнего Града, на который всегда было ориентировано Русское религиозное сознание, ныне завершён. Отечество Небесное и Земное совпали, и Обновлённая Русь становится Духовной купелью для всего мира.

Культура народа – это определённый уровень воплощения нравственного идеала в его повседневной жизни. Она различается на культуру мышления, этическую, эстетическую и трудовую культуру. Конечно, философия имеет первостепенное значение, но и остальные составляющие культуры народа весьма важны.

Русскому человеку присуще обострённое чувство греха. Этим объясняется, что в беседе он легко переходит от анализа вашей мысли к анализу вашей личности. Вообще, Русский народ – кающийся грешник. Поэтому философия у него является глубоко нравственной. Будучи взращённой на почве Святой Руси, ей свойственно религиозно-эмоциональное осмысление жизни, искание абсолютного Добра, Правды для всех людей. По этому поводу Вальтер Шубарт заметил: «Без преувеличения следует сказать, что русский имеет самую глубокомысленную национальную идею – освобождение человечества». Действительно, важнейшее место в истории Русской мысли отводится проблемам этики* и вселенской целесообразности. Феномен целесообразности придаёт Русскому мышлению тот неповторимый колорит национальной самобытности, который отсутствует в мышлении какой-либо другой человеческой общности. Эта ярко выраженная телеологическая черта мышления проявляется в реалистическом восприятии действительности. Русской женственной софии (а точнее, первоначальной андрогинности* в познании) совершенно чужда была оторванная от конкретной реальности средневековая схоластика. Несмотря на религиозность, Русская культура мышления является не богословием, а именно философией с присущим ей своеобразным, не «лукавым мудрствованием». Проникнутая богоискательством, Русская философия не подменяет собою религию, не является продуктом ортодоксально-канонического догматизма, а есть онтологический реализм, глубокое проникновение в реалии бытия и жизни на основе первичной религиозной интуиции, открывающей Духовную подоснову мира человека (человека и мира). Она существует как бы в противовес западным рационализму, идеализму, эмпиризму, индивидуалистическому бунтарству (ницшеанство), утопизму, прагматизму, экзистенциализму, заумному эзотеризму. Русская философская мысль отмечена эросической печатью человечности, всеединства, антиэнтропийности. Русские философы до последнего времени удерживали первоначальный смысл философии – любовь к мудрости (Софии). Любовь есть сердечное влечение к Истине и поэтому пафос философии – это эросический пафос. П. Юркевич правильно отмечает, что голова есть светильник разума, а сердце – сосуд с елеем любви, питающим этот светильник.

Русская философия, зачатки которой можно обнаружить в философемах древнерусской литературы, писаниях и преданиях святых отцов, всегда была ближе к Истине в том смысле, что она, в отличие от западной философии (разделившейся, с одной стороны, на крайний прагматизм, с другой, – на отвлечённое вербальное конструирование), искала гармонического сочетания теории и общественной практики, единства Промысла Божия и его воплощения. Т.е. Русская философия всегда была ориентирована на служение Богу Разума и Любви, при том что Разум и Любовь (соответственно – теория и практика Жизни) оставались для неё неразличенным единством, в котором акцент был сделан на Любви. Ныне же, в конце времён, Русская Философия пришла к различенному единству Божественного Знания (Со-Знание) и его актуализации в Соборе (Паки-Бытие). При этом Русский акцент сохраняется: имеет место Мышление Деятельности, а не только деятельность Мышления, дальше которой не пошёл «сумрачный германский гений» в плане созидания Нового Мира. В своё время Бердяев говорил, что познание не исчерпывается рациональным суждением. И действительно, можно ли познать древо добра и зла, не испытав последние в их предельном выражении, т.е. не пережив смерти своей бренной натуры и не вкусив Благодати Божией. И если на протяжении истории лишь отдельные лица вкушали от плода упомянутого древа, то тут целая Держава – Святая Русь, – познав грехопадение, Голгофу, познаёт радость Воскресения. Немецкая философия в её высшем выражении – «объективном идеализме» – акцентирует внимание на Понятии понятия, на категориальной системе, обретении диалектического Метода, что предполагает отрыв от жизни («погружение в реку забвения»)*. «Объективный идеализм» демонстрирует работу Метода в философии различных предметов, кроме Философии Жизни. И только Русская культура мышления, овладев всеобщим диалектическим Методом, провиденциально реализует его в Мире Гармонии и в Гармоническом Мире (Ин 14:27). Т.е. если германская философская культура – это жизнь Философии, то Русская культура мысли в её апогее – это Философия Жизни. Немецкая дисциплина достигла предельного орднунга в Божественной Гносеологии и в «мире сем», каковые не могут составить Гармонии, ибо они несовместимы. Задача Русской Цивилизации – явить Гармонию Истины Ментальной и Социальной («Правды-Истины» и «Правды-Справедливости»). Положения немецкой философии «Истина есть единство понятия и реальности» и «Всё действительное разумно» верны. Но есть реальность и Реальность (действительность и Действительность), и реальность как путь к Высшему Социуму – а путь этот является Голгофским – разумна с той только стороны, что она в Плане Бога, что она объективная необходимость, но со стороны тех, кто её переживает, она бесконечно далека от Гармонии.

Вся история человечества, весь до-Ноосферный период – это эволюция жестокости, безумия и энтропии, словом – движение к апокалипсису. Поэтому не становление Высшего Социума, а таковой как ставший есть Истинная Действительность. И человек только тогда – Человек, когда отвечает Своему Понятию до конца. Человеку пред-Истории поспешили дать имя хомо сапиенс. Но таковым по Истине может быть только воскресший из мёртвых, Человек Вообще [составляющий одно с Особенным Человеком, обретший Ум Христов (1Кор 2:16), сознающий, что уже не он живёт, а Христос в нём (Гал 2:20)]. И если человечество выживало вплоть до апокалипсиса, то это благодаря вере во Всеобщего Человека в качестве трансцендентного Сверх-человека, абстрактного Бога – Иегову, Иисуса, Аллаха…* Спасение же человечества, его разумная ориентация осуществляются только посредством веры в Конкретного Всеобщего Человека и Его Духовную Семью. Такая вера впервые появляется на Руси, поскольку генная запись у ядрёного Русского народа проникнута Духом Всеобщего и поскольку Русь первая ввергается в апокалипсис. Такой Человек – это извечный Гений-хранитель Руси. Такая Духовная Семья – это Концептуальная Академия, основным занятием которой является не «законотворчество», а нахождение Вечных законов Бытия и их воплощение. Поскольку Гений Руси в качестве общенародного, Симфонического Лица, вдохновителя Кафолического Собора – а таковой Гений пребывает только на Святой Руси – и Гений как Живое Воплощение Божества = отдельное, осязаемое Лицо суть одно, то как Человек Он возможен и действителен только на Руси. Это – Вождь, наделённый Божественной Мудростью, Материнским Лоном Которого является Духовная Академия – Живой Образец Высоконравственной Этики.

Русская философия имела не мало отклонений от традиционной Софийности. Некоторые учителя, «властители дум», верили, что можно изменить испорченное бытие, устроить его по разуму, но без учёта того, что есть разум и Разум. Энтропийный человеческий разум, увлечённый силою своего воображения, становился безбожно самоуверенным, полагая, что может переустроить жизнь по-своему, по-человечески и… впадал в утопизм. Никакой учитель не может научить как сделать Прекрасным вне себя сущий мир, не сделав его прекрасным в себе и из себя, не решив практически проблему Добра и зла, т.е. не став Нравственной, Добродетельной Личностью, которая возможна только посредством очищения мышления от «духа заблуждения» (1Ин 4:6). Нравственным Человеком, через которого осуществляется спасение, следует называть лишь того, кто не грешит (1Ин 3:9), кто мудро поступает или мудро не поступает, кто знает, что "лучше никак не поступать, чем поступать дурно" (Сократ). Таким образом, Мудрое Поведение* и Нравственность (именно Нравственность, а не мораль*) суть одно – Высшая Этика, которая делится на Женственную (не путать с женской!) и Мужественную (не путать с мужской!). Женственная этика, столь свойственная Русской исторической культуре, – это теллурическое поведение, сообразное с Божественным знанием, являющимся Интуитивным Просветлением. Это – этика Будды, которая есть безгрешное поведение, несмотря на незнание Логики, ибо подвижническое и смиренное служение Абсолюту, самоотреченная Любовь к Нему не позволяет рассуждать о том и делать то, о чём нет Понятия. Мужественная этика руководствуется Чистым Мышлением, выработанным в движении Логической категории, но в своей обособленности, в своём неприятии Чистой Жизненности – что свойственно немецкой философии – не воплощает Истину в Глобальном Плане. Высшая Этика – это Гармония Мужественного Логоса и Женственной Общинности, Небесного и Земного начал. Божественные Логика и Интуиция – это Откровение и Красота; Высшая Этика – это Воплощение этого Откровения и Прекрасное. Конечные науки и сфера Абсолютного Духа (со стороны становления: искусство – религия – Философия) своим инструментарием соответственно имеют: рассудок, образная красота, вера, Разум. Абсолютный Дух как Ставший имеет такую Триаду:

Разум Любовь Этика

(Голова) (Сердце) (Человек)

(Логика) (Природа) (Дух)

(Теория), (Практика), (Гармония).

Человек Высшей Этики – это Новая Природа, Живая Добродетель Чистого Мышления и Чистого Сердца, это – не абстрактное теоретизирование, а определённый Образ Жизни.

Ещё от древних идёт традиционное деление философии – этой всеобщей Науки – на логику, физику (природа) и этику. В Новой Действительности – в Философии Жизни – это Отец (Логос как Про-Мысл), Сын (Природа) и Дух, Каковой есть Божественные Деяния.

Прекрасным может быть только Мудрый Человек, ибо Мудрость, помимо Высшей Логики, включает в Себя поведенческий Опыт, который, будучи совершенным, постоянно совершенствуется. Таким образом, Мудрость – понятие более широкое, чем Чистое Мышление, и Прекрасным Человеком нельзя считать того, кто лишь прекрасно мыслит. Ещё древние полагали, что мудрость включает в себя три момента*: «хорошо мыслить, хорошо говорить и хорошо делать». «Хорошо говорить» предполагает не только знание того, что говорить, но и где, когда, как и кому говорить, а это доступно только Мудрому, обладающему Интуицией (не свободной от нерационального налёта) и житейским Искусом, который непрестанно накапливается. Человек, таким образом, несмотря на наличие Божественного Начала, с той стороны, что является земным существом, имеет в поступках этико-нерациональный остаток, который постоянно преодолевается в житейской Практике. Даже самая точная Наука – спекулятивная Логика, являясь безупречной и законченной со стороны Метода, постоянно совершенствуется со стороны Предмета, что возможно только в Практике Обновлённой Жизни – Жизни Русского Собора.

Прекрасное, Благое Поведение, являющееся предметом Этики, есть Вторая Непосредственность, опосредствованная Разумом и Интуицией (которая, сколь бы ни была возвышенной, остаётся сферой интеллигибельных предчувствий, нуждающейся в непрерывной коррекции).

Русская Новейшая Философия Жизни формировалась в подполье, в непризнании апокалиптическим официозом, в состоянии сораспятости Христу целой Общины – Метаисторической Русской Элиты. Необходимый для овладения Методом опыт приобретался в так называемом ничегонеделании, столь осуждаемом на Руси. На поверхности же в конце времён появляются модные философские учения, не имеющие отношения к Русской мысли и вообще к Русской культуре. Это – жреческие эзотеризм, эрудитика, наукообразность (вместо Науки), интеллектуализм, ничего не дающий для спасения души, для чистоты мысли, это – и западный традиционализм, лишённый диалектики, и восточная психофилософия, это – всё, что угодно, кроме Духовной Философии. Все апокалиптические потуги в сфере душевного интеллекта можно назвать «философией по стихиям мира, а не по Христу» (Кол 2:8), словом – заумием. Существует два рода заумия, непонятные так называемому здравому смыслу: выход за пределы простого («профанического») человеческого ума в сторону вычурности, нарочито усложнённого языка и в сторону Ума Христова, воспринимаемого «миром сим» как безумие (1Кор 2:14). Ни «здравый человеческий ум», ни бесовское за-умие не имеют Понятия о развитии человечества, потому что они вне развития Понятия, которым и призвана заниматься Русская Метаисторическая Духовная Академия.